Жительница Жлобина: «Прекратить шить мы не могли. За игрушки купили всю мебель и сделали ремонт»

В 1978 году в беларуском городе Жлобин открылось крупнейшее предприятие по производству искусственного меха в Европе с огромными мощностями. После развала Советского Союза предприятие преобразовалось в ОАО и стало Жлобинской фабрикой «Белфа».

В 1983 году на производстве появилась своя Экспериментальная швейная фабрика (ЭШФ), где шили изделия из искусственного меха. Среди первой продукции были и модные в то время дубленки.

В середине 90-х спрос на искусственный мех упал, и из-за изменившейся конъюнктуры рынка «Белфа» начала производить мех для пошива игрушек.

Новое направление подарило не только очередной всплеск производства на фабрике, но и открыло новые возможностями перед горожанами. Жлобин в те годы завоевал необычную славу «беларуской столицы игрушек».

В 2004 году было решено закрыть ЭШФ, правда, процесс ликвидации растянулся аж до 2013 года.   

В августе 2025 года объявили о начале ликвидации ОАО «Белфа».

О том, как мех этой фабрики стал настоящим спасением для жителей города, они рассказали «Салідранасці». Имена всех героев изменены в целях безопасности.

«Появились специальные туры из Жлобина на рынки в Россию»

— Я работала на Экспериментальной швейной фабрике (ЭШФ). Она удобно располагалось прямо рядом с меховой, — вспоминает Оксана. — По интенсивности нашей работы могу сделать вывод, что «Белфа» в конце 90-х — начале 00-х чувствовала себя неплохо. Мы были загружены заказами, порой работали в две смены.

Получали премию и даже дивиденды, у кого были акции. Какой была зарплата, не вспомню, но никто не жаловался. Допустим, к нам стремились перейти на работу с городской швейной фабрики, где зарплаты были меньшими.

Товар точно отправляли в Россию и еще некоторые бывшие республики СССР. Шили мы верхнюю одежду — женские пальто и шубы, а также жилетки, покрывала, чехлы на машины и игрушки, конечно.

Мех был разных видов: с разной длинной ворса, «под каракуль», «под песец», тогда же стали производить меха на натуральной овчине, то есть с натуральным ворсом.

Одежда получалась действительно красивая, она пользовалась спросом. В городе какое-то время работал фирменный отдел, где продавалась и наша продукция. Конечно, и у меня было несколько модных шуб из искусственного меха.

В конце 90-х наша фабрика возила свои коллекции на конкурс модельеров-дизайнеров «Белая Амфора» в Витебск и привозила оттуда дипломы.

Судя по сложности исполнения некоторых заказов для нас, думаю, что в те годы на меховой фабрике проводили модернизацию, обновляли технологии.

Если, допустим, разработал наш конструктор шубу со снежинками, для нас вязали мех прямо со снежинками. Все машины были с программным обеспечением, им можно было задать любой рисунок, создать любой принт.

Поэтому и игрушки наши качественно отличались от тех, которые шили сами жители. Допустим, шьешь тигра, и тебе не нужно комбинировать желтый и черный мех, тебе сразу на выкройку тигра наносилась вся раскраска. В то время это реально было круто.

Но на вокзале (а я тоже туда иногда ходила) я продавала игрушки, которые шила сама, а не фабричные.  

Все действительно проходило за минуты: поезд останавливается, мы бежим к вагонам, игрушки высоко поднимаем вверх. А оттуда покупатели, которые заранее к остановке уже и деньги приготовили, только кричат: «Сколько заяц? Покажите собачку. Мне медведей». И все всё успевали.

— Никто никого не обманывал, пользуясь суетой?

— Лично я с таким не сталкивалась. Но я и не торговала на вокзале долго, потому что нашла другой вариант сбыта.

Появились специальные туры из Жлобина на рынки в Россию. Ехали и большие, и микроавтобусы. Видела, как в них грузили игрушки, шубы, тапки, жилетки, пинетки — весь ходовой товар.

Все-таки чтобы бегать к поездам, нужно целый день мониторить и ждать. Тем, кто работал, такое расписание было неудобным. А туры, как правило, проходили на выходных. Я сама не ездила, хватало знакомых, которые забирали все мое шитье, а потом привозили деньги.

С фабрики я ушла по семейным обстоятельствам, но шить пинетки и игрушки еще какое-то время продолжала.

Впоследствии узнала, что ЭШФ закрылась, в цеха пустили арендаторов. Не помню, чтобы это стало трагедией для города и людей. Дело в том, что тогда еще нормально работала сама «Белфа», можно было перейти туда, опять же, была городская швейная фабрика, разные частные цеха. Видимо, все нашли работу. 

Не могу сказать, что новость о закрытии «Белфа» как-то меня ошарашила. Это было предсказуемо как минимум последние лет десять.

Печально, конечно, что такие мощности просто убили. При том, что во всем мире продукция, особенно одежда из искусственного меха, входит в тренды, остается актуальной.

И, кстати, в Жлобине до сих пор остались предприниматели, которые шьют игрушки. У них есть цеха, швеи, раскройщики. В местных чатах постоянно появляются объявления о том, что ищут набивщиков, оформителей и т.д.

Сохранился и меховый рынок, теперь он, конечно, в разы меньше, там всего несколько точек. Пару лет назад я была там последний раз и покупала кусочек меха для поделки.

С удивлением для себя узнала, что выбираю уже китайский мех. Из него сейчас в Жлобине шьют и игрушки.

«На машинке шил даже папа»

— В нашей семье на фабрике никто не работал, — рассказывает Инна. — Но мы всей семьей шили игрушки. Жили в своем доме, в одной из комнат оборудовали мини-цех.

Операции старались распределять: кто-то кроил, кто-то шил, папа, помню, набивал. Оформляли все вместе.

Почему стали шить? Все шили — и мы стали. Тогда в городе в любую семью, наверное, можно было прийти и обсуждать выкройки, оптовиков и какие-нибудь новые «глазки».

Первые игрушки шили вручную по лекалам с китайских товаров, которые покупали и распарывали, чтобы скопировать выкройки.

Потом все стали ездить в Оршу покупать машинки-«десятки» или скорняжные модели 10-А. Такая машина предназначена для шитья меха, кожи и подобных материалов.

Мы купили сначала одну, потом еще несколько. Я не швея по образованию, просто умела обращаться с обычными машинками, поэтому освоила быстро.

В основном все учились быстро, эти машинки достаточно примитивные, там всего одна нитка, а не две, как в обычной. Главное было, научиться обращаться с электроприводом. На машинке шил даже папа.

Так получилось, что у поездов мы не торговали. Мы влились в этот бизнес, когда появился оптовый «игрушечный рынок» недалеко от вокзала на площадке напротив военкомата. И туда стали приезжать скупщики из России и Украины.  

Вставали в 3 утра, потому что рынок открывался в 4. А к 5 часам возвращались домой. Позже уже местные жлобинские начали скупать оптом игрушки и сами возили их в Россию и Украину.   

— Скупщикам, наверное, не так выгодно было продавать?

— Нет, мы цены не сбрасывали — и в розницу, и на заказ продавали одинаково. Сами цены не помню, конечно. Но знаю людей, которые благодаря «игрушечному» бизнесу купили себе квартиры.

Как правило, это были те, кто расширялся до большого производства. Они нанимали швей, раскройщиков, набивщиков, открывали цеха.

Мы работали своей семьей, расширялись только за счет моего мужа и жены брата. Но спрос был высоким, иногда даже у нас каждая семья шила для своих заказчиков отдельно.

А, бывало, на крупный заказ объединялись, чтобы все успеть вовремя. Тогда, например, семья брата шила одну игрушку, мы с мужем — другую, родители — третью.

Это не был красивый бизнес. У всех пальцы вечно были обколоты до крови. Летело очень много ворса, в основном, когда кроили, но и во время шитья тоже. Поэтому с какого-то момента стали работать в масках.

Но вообще прекратить шить мы не могли. Мы с мужем тогда только построили квартиру, нужно было платить кредит. За игрушки купили всю мебель и сделали ремонт.

В самом начале еще руками, помню, лично шила примерно 20 штук мелких игрушек в неделю. Когда появились заказчики и машинки, всей семьей иногда делали по 500 штук в неделю.

За лекалами действительно охотились. Дети из нашего региона ездили по Чернобыльским программам в Германию и Италию. По возвращении у них просили посмотреть игрушки, которые им там дарили.

Их аккуратно распарывали, снимали выкройки и также аккуратно зашивали. Благодаря этому на рынок выходили с новыми моделями, которые сразу привлекали внимание.

Потом кто-то из местных под видом скупщиков покупал эти новые игрушки, точно так же их распарывал и тоже начинал шить. Иногда на этой почве возникали серьезные скандалы (смеется).

Игрушка — это не только мех, поэтому в городе развивался и сопутствующий бизнес. Были «меховщики», которые покупали на фабрике мех рулонами и продавали на «игрушечном рынке» отрезы, кому сколько надо.

Рядом стояли «поролонщики». Эти люди на мебельных фабриках по всей Беларуси скупали обрезки поролона и продавали нам. Ну, и фурнитура, конечно, — сначала она была лишь бы какая, а потом появились специальные киоски с огромным ассортиментом.

Никаких перебоев с мехом в те годы, а это была середина 90-х—начало нулевых, не было. Выбор меха на рынке был огромным, то есть фабрика работала нормально.

— А когда фабрика сама стала шить игрушки, они не стали вам конкурентами?

— Нет, на нашем рынке, тем более у поездов, фабрика свои изделия не продавала. К нам ехали одни заказчики, а к ним другие, крупные оптовики, у которых были сети магазинов. То есть механизм сбыта у нас был разным.  

И потом, на фабрике была другая игрушка, другие лекала. Их изделия стоили дороже, потому что, естественно, фабрика посчитает каждый киловатт, каждый сантиметр нитки.  

У нас цены были более гибкими, к тому же многие работали по серым схемам, никаких налогов не платили.

По мере развития бизнеса некоторые семьи даже переезжали в Россию и в Украину и открывали там магазины. Наши соседи уехали в Украину и жили там, торгуя жлобинскими игрушками, несколько лет.

«Говорю, извините, это моя шуба. А женщина не унимается, продай, говорит, и все тут»

— Моих родителей пригласили работать на фабрику, пообещав за это квартиру, — делится Наталья. — Мы переехали в Жлобин из другого региона. Специалистов тогда собирали не только со всей Беларуси, но и со всего Союза.

Как и обещали, квартиру нам дали почти сразу. Фабрика тогда строила для своих работников много жилья, прямо целыми микрорайонами. Один из первых домов был знаковым — это самая длинная девятиэтажка в Жлобине, которую называют «китайская стена».

Работать на меховой фабрике тогда было престижно, зарплаты были хорошими. Это было богатое предприятие, которое не только строило жилье, но и открывало детские сады, бассейн, который долгое время в городе был единственным.

У фабрики был свой детский профилакторий «Пралеска», куда сначала могли попасть только дети работников. Потом появилось профильное училище, где готовили разных специалистов.

В своем детстве я помню фабрику именно такой — огромной и успешной. У них даже подсобное хозяйство было свое с теплицами, где выращивали продукты для столовых и цветы.

Где-то в середине 90-х, видимо, начались проблемы с оплатой за продукцию, потому что людям стали часть зарплаты предлагать мехом. Его брали и успешно продавали. Покупатели приезжали в Жлобин из стран бывшего СССР.

Надо сказать, что и готовые фабричные изделия пользовались популярностью. Особенно из оригинальных видов меха.

Например, я помню, как появился мех «под песца», и мне купили такую шубку. Потом я в ней уехала учиться, и в университете мне все завидовали, а девчонки просили дать надеть на свидание.

Еще помню, как появился разностриженый мягкий мех и все модницы Жлобина оделись в кофточки из него. Покрывала модно было тогда меховые иметь. То есть продукция пользовалась спросом. Не знаю, почему начались проблемы с зарплатами.

А потом люди узнали, что мех у них берут скупщики, чтобы шить те же шубы и игрушки, и, видимо, решили попробовать сами.   

Первые игрушки были примитивные и смешные. Потом научились очень классно шить, уже видно было, что не вручную, у всех были машинки, выкройки, качественная фурнитура.

Почему я стала шить? Вышла замуж, родила ребенка, шли лихие 90-е, зарплаты задерживали везде, денег не было даже на еду. А дома все время был этот мех. У меня, можно сказать, не было выбора (смеется).

Но я не шила игрушки, а шила детские шубки и тапки. Продавала на вокзале, а муж даже несколько раз возил тапки в Польшу. Первый раз, помню, упаковала ему 200 пар, он все продал. Но большинство все-таки возили свои изделия в Россию и Украину.

Я не швея по образованию, вообще из другой сферы. Но в детстве куклам одежки шила, представление имела. Честно говоря, игрушки тогда в Жлобине шили все, невзирая на профессию, статус и даже пол.  

У нас дома был конвейер. Допустим, я выкраиваю пять-шесть шубок, все вырезаю по лекалам, мама тут же начинает шить. Как только отшивает пару шуб, я бегу их продавать.

Возвращаюсь через несколько часов, мама уже дошила остальные. У поездов тапки и шубки уходили быстро. Примерно каждые два дня мы продавали по пять-шесть шуб.  

До сих пор помню поезда, которые ждали больше всего: «Харьков-Калининград» и «Минск-Адлер». Но были, конечно, и много других. Почему-то запомнила, как ждешь этот поезд зимой, холодно, пытаешься укутаться во все свои шубы.

На станции в Жлобине выходили не только те, кто хотел что-то купить. Остальные выходили просто посмотреть на все это. Порой среди пассажиров были известные люди.

Так я однажды подбегаю к вагону, а из него выходит Розенбаум. Его тут же обступили, и кто-то подарил ему огромную черную пантеру. Он был доволен, общался с людьми.

Торг хоть и был хаотичным, но все успевали. Многие пассажиры знали, куда и зачем едут, прямо из вагонов кричали: «Зайцы есть?».

Я, соответственно, ждала, откуда будут кричать «У кого детские шубки? У кого тапки?», туда и бежала. Нас обступали, смотрели, быстро определяли кому, чего, сколько.

Мои шубки, кстати, были видны еще из вагонов, большие накидывала на себя, поэтому меня потенциальные покупатели заранее видели и ориентировались.

— Помните свою самую выгодную сделку?

— Как-то прямо на фабрике по блату мне достали шубку из меха «под чернобурку». Таких в магазине не продавали, их отшивали и сразу отправляли куда-то на заказ. То есть их даже в самом Жлобине было не много.

Я ее совсем мало поносила, и с меня ее прямо на вокзале, можно сказать, сняли и купили. Это была очень красивая шуба. Я пришла в ней на перрон. Вокруг, как обычно, обступили покупатели, показываю им свой товар, тоже шубы.

И тут одна женщина ухватила меня за рукав и спрашивает: «А эта сколько?». Остальные услышали и тоже начали: «А еще есть такие? И мне, и мне». Потом чуть ли не аукцион начался: «Я первая, нет я».

Говорю, извините, это моя шуба. А та женщина не унимается, продай, говорит, и все тут. А я стою и думаю, как я могу продать шубу, которая не новая, у меня и карман был немного подшит уже.

Пока замешкалась, эта женщина мне в руку сунет купюру долларовую. Не помню, сколько, может, 50. Тогда это были огромные деньги. Я сняла шубу и отдала ей.

На обратном пути зашла в магазин и купила самую дорогую палку колбасы, дома был праздник. Вообще, у нас не было больших объемов продукции, но на жизнь хватало. Конкретные цены уже не вспомню, к сожалению.

Потом на перроне запретили торговать и нас стала гонять милиция. На самом деле ситуация не была безопасной, иногда торг длился уже во время движения поезда, от поезда к поезду порой все бежали прямо по рельсам. Лично я не слышала ничего про трагические случаи, но это не значит, что их не было.

Понимаете, там была толпа, весь перрон забит людьми, среди которых и молодежь, и пенсионеры, и подростки, и даже дети.  И эта толпа бросалась от вагона к вагону.

— Во всем мире идет тренд на одежду из искусственного меха, как думаете, почему в Жлобине такое уникальное производство заглохло?

— Полагаю, что они перестали развиваться, скорее всего это началось в тот момент, когда покупатели стали с задержкой расплачиваться за поставки продукции.

В начале нулевых был последний всплеск. После все постепенно стало сворачиваться. В середине нулевых мы уехали из Жлобина.

Родители уволились и уже тогда рассказывали, что люди уходят массово, половина цехов была закрыта. Их стали раздавать арендаторам.

Честно говоря, я думала, что тогда «Белфа» и остановилась. Когда сейчас увидела в новостях, что фабрика закрывается, очень удивилась тому, как она дожила до этих времен.

Мне до сих пор о фабрике напоминают грамоты родителей и еще на антресолях лежит новый плед. Тогда такие все раскупали, и мы купили, но он был тяжелый, синтетический, поэтому так и остался лежать сложенным. Выбросить жалко.

Купила бы я сейчас жлобинские игрушки? Наверное, в 90-е это было что-то особенное, а сейчас каких только нет игрушек. Китай вытеснил все. Хотя потенциал был: люди, специалисты, желание работать.  

Когда в середине нулевых я говорила, что уехала из Жлобина, все сразу реагировали: «О, это город игрушек». Все знали. Сейчас, когда говорю, что когда-то жила в Жлобине, меня переспрашивают: «Где это?». Уже никто не помнит.